Справедливость

Вот все-таки есть на свете справедливость, есть. И вершится она порой самым неожиданным, но очень наглядным способом.

Где-то в середине 90-х поехала Лариса с любимым мужчиной в Судак отдыхать. Погода отличная, с квартирой просто повезло: чистая, удобная, с двумя балконами, так что душными ночами практически на улице можно спать, и от моря недалеко. Зарабатывали оба прилично, а уж по тогдашним крымским ценам казались себе просто Крезами, даже все деньги, взятые с собой, не смогли потратить. Ну казалось бы – отдыхай и горя не знай! Так нет же, практически с самого приезда начал Андрюша Ларису изводить. Солнышко зашло за тучку – бац, настроение резко испортилось, не разговаривает. Шлепанцы зачем ему «глупопальцые» (т.е. обычные «сланцы», в которых все побережье ходит) купила? – надо искать что-то закрытое. Сама зачем в одном купальнике по набережной идешь – мужики на титьки пялятся, а губы для кого красишь? И т.д. и т.п. К тому же от всякой еды делалось у него расстройство желудка, а с общественными туалетами в Крыму всегда было не ахти. В карстовой же пещере с дивными сталактитами и сталагмитами приключился с любимым натуральный приступ клаустрофобии…

Лариса человек мирный и уживчивый, но всему же предел есть! Бывало, сидит на песочке, пока Андрюша купается – в море заныривали по очереди, чтобы барсетку с деньгами и ключами от квартиры, где билеты на обратную дорогу лежат, охранять, – и такую мысль думает: «А вот если он сейчас из моря не вернется, буду ли я шум поднимать? Бегать по берегу, спасателей звать? Деньги есть, билет домой тоже, с кем отдыхать поехал, Андрюша никогда никому не докладывает…» Одно спасало: вечером по трем местным тирам пройтись, пострелять, душу отвести. А стрелок-то Лариса еще со школы была отличный, так что мужики в тирах завидовали, как она свечки подряд без промаха гасит.

Самой же проблемной темой был выбор места для купания. Вообще-то, вся береговая линия в Судаке – это сплошная цепь небольших пляжей. Но – этот грязный, на том – народу слишком много, здесь – дети орут, там – еще какой-нибудь черт лысый. Так вот и таскаются по дневному-то июльскому солнцу часа полтора, пока не найдется место, где Андрей согласится, наконец, кости кинуть. Как-то раз зашли они в своих поисках совсем далеко, за какую-то скалу завернули и попали на дикий и неустроенный пляж. Это даже и не пляж был, так, узкая полоска камней почти без песка под скалами, зато народу мало. И народ притом весь голый! Андрюша хотел было с перепугу оглобли завернуть, но тут Лариса взбунтовалась:

 – Ну уж нет! Неважно, в каком виде – хоть голая, хоть совсем без кожи – но я здесь искупаюсь! – И такое у нее лицо сделалось, что Андрюша возражать не стал, а молча разделся: сидеть в плавках среди голых как-то неловко.

Устроились на каком-то камушке, кое-как газетой «Спид-инфо» прикрылись, по очереди купаться ходят. А дно в этом месте паршивое и море, как назло, мелкое, как будто не Черное море, а Финский залив какой-нибудь – бредешь, бредешь и все по колено, поэтому идти далеко приходилось. И вот возвращается Андрей на берег и видит, что прямо напротив их камушка разлегся какой-то фактурный мэн, как и все, «без ничего» и откровенно в упор пялится на Ларисины выдающиеся прелести. Тут уж наш герой штаны натянул, свою женщину в охапку и уволок на ближайший «одетый» пляж без всяких метаний.

На следующий день поплыли на катере в малодоступную бухточку в районе Нового Света, прихватив знаменитого крымского портвейна и закусок. Приплыли – красотища! Море, как слеза, прозрачное, песочек мелкий, чистенький, бухточку скалы с реликтовыми можжевельниками, что растут практически без земли на голых камнях, окружают. И портвейн отличный, вот только закусок маловато, так что, когда решили, не дожидаясь катера, подняться по горной тропе в Новосветский заповедник, это оказалось не так-то легко сделать. Подъем некрутой, но тропинка вьется среди обломков скал и колючих кустов, и Андрей с криком «Терновый куст – мой дом родной!» норовит на каждом шагу в них упасть. Пришлось на пологой полянке сделать привал, чтобы он поспал немного и в себя пришел. Ну ладно, Лариса не в обиде, походила вокруг, поснимала невероятной красоты древовидные можжевельники, растущие, между прочим, здесь в единственном на земле месте. Но когда Андрюша проснулся – новая беда. Со своим топографическим кретинизмом стал он утверждать, что идти надо совсем в другую сторону. Получалось, что море – наверху! И никаких доводов разума слушать не желает. Так бы и заночевали на берегу, если бы, на их счастье, в этом малолюдном месте не прошла компания «дикарей». Они, конечно, посмотрели на нашу парочку, как на идиотов, но на вопрос: «Где море, а где Новый Свет?» – направление правильное указали.

Момент истины наступил, когда плавали на экскурсию в Алупку. Пароходик отходил из Судака в полседьмого утра, позавтракать, конечно, не успели, а путь не близкий, да в Воронцовском дворце задержались, и, когда уже далеко заполдень прибыли в Ялту, у Ларисы буквально руки-ноги от голода тряслись. В Ялте экскурсантов отпустили на два часа погулять, так что времени вполне хватало и на поесть и на по набережной погулять. Шашлычные и кафешки разные – на каждом шагу, но тут Андрюша узрел в дальнем конце набережной ресторан-корабль. О, это же «Испаньола», про нее Макаревич пел «А у воды высится, как мираж, старый корабль, грозное чье-то судно…»! Надо срочно бежать туда, романтика, блин! А кто бывал в Ялте, знает – от одного конца набережной до другого расстояние приличное, быстро не доберешься, и Лариса просто взмолилась:

– Ну давай сначала здесь поедим, а потом уж и до «Испаньолы» твоей спокойно дойдем!» –Еле уговорила, но Андрей весь обед сидел надувшись и разговаривал сквозь зубы.

А потом, как обычно, начались поиски сортира. Но после туалета Андрюша несколько подобрел и даже милостиво согласился на фуникулере прокатиться, благо у Ларисы уже очередь подошла, пока он там возился. Сели в кабинку, она медленно в гору поползла, и  – о ужас! – Андрей обнаруживает, что брюки у него здорово испачканы. И не просто испачканы, а в самом что ни на есть дерьме. И тут Лариса испытала такой дикий, неописуемый, ни с чем не сравнимый восторг злорадства, какой никогда в жизни, ни до, ни после испытывать ей не приходилось. Просто вот отлились кошке мышкины слезки! Кабинка ползет, страдалец, злобно матерясь, пытается брюки салфетками отчистить, а она из последних сил ликующий смех сдерживает, который ну просто из ушей уже рвется. Непонятно даже, как Ларисе все-таки сдержаться удалось, а то ее любимый  прямо на ялтинские крыши выбросил бы, наверное. Но вот уже верхняя площадка, а на ней сидит… Зевс Олимпийский из папье-маше и весь раскрашенный, и около него отдыхающие радостно фотографируются. И так это чучело было прекрасно в своей чудовищной пошлости, так оно общую картину дня дополняло, что Лариса потом долго сожалела, что не сфотографировала Андрюшу на его фоне. 

«Испаньола», кстати, оказалась бутафорией почище Зевса, и безвкусный салатик, который там подавали, стоил, как весь обед в шашлычной. А про обслуживание уж и говорить нечего.

 

Сила слова

На Руси о ведуньях и кудесниках всяких говорили с уважением : «Слово знает!» и безоговорочно в силу слова верили, вот и Ларисе довелось убедиться, что вовремя и к месту сказанное слово творит чудеса. А дело было так. Со вторым мужем Лариса познакомилась на улице, вернее, это он с ней познакомился, можно сказать, пристал. Ларисе в тот момент было просто не до знакомств: жара, духота, намоталась по переполненным автобусам, навещая дочку в детском санатории, да еще лишай на щеке, неизвестно откуда взявшийся и заклеенный пластырем телесного цвета, чтобы народ не пугать. И вот бредет она вечером по пешеходной Покровке домой, как в тумане, и мысли все сводятся только к одному – «Пить, есть, спать!» Но все же краем глаза замечает, что некий молодой человек уже давно движется параллельным с ней курсом. И вот он смущенно так улыбается, краснеет, как маков цвет, и говорит:

– Девушка, я давно за вами наблюдаю, вы такая красивая, можно с вами познакомиться?

А сам в очках старомодных, усы какие-то дурацкие и совершенно жуткие брюки, из которых он явно и безнадежно вырос. Но вот улыбка эта смущенная и то, что покраснел… Короче, не отшила резко, продолжают идти рядом. (Позже выяснилось, что Володька вовсе не от смущения покраснел, ибо был весьма опытный ловелас, а от удовольствия, что дама симпатичной не только со спины оказалось, а совсем напротив – с фасада еще интересней. Сначала-то он нехилый такой зад заметил и роскошную гриву до середины спины и сказал приятелю, с которым с работы возвращался: «Смотри, вон идет «Русская Венера», я с ней сейчас познакомлюсь!»)

– Может, посидим где-нибудь?

– Ну уж нет, даже шага лишнего в сторону не сделаю, сил нет никаких!

– Тогда, может, пивка холодненького?

О, вот ключевое слово, холодное пиво – это же счастье!

– Ну хорошо, только если идти никуда не надо.

– Да я сейчас, мигом, вы только не уходите никуда!

Так и познакомились, даже погуляли немного, в кафешке посидели, но потом все же Лариса домой засобиралась, спать. К тому же назавтра ожидалось свидание с любимым мужчиной, который не особенно встречами баловал, хотелось подготовиться как следует. Еле уговорил Володя хотя бы телефон его записать. Ну, записала на клочке каком-то, в сумку сунула и забыла.

Проходит недели две, Ларисины мама с дочкой, которая к тому времени из санатория вернулась, на дачу к родственникам уехали, квартира свободна, и Лариса, пользуясь редкой удачей, любимого мужчину в гости позвала. А он выкинул очередной фортель: прийти пообещал, но не пришел, просто исчез в неизвестном направлении. Спустя полгода позвонил из Питера с тридцатилетием поздравить и типа прощения попросить, да Лариса уж замужем была и о ветреном любовнике даже не вспоминала. Но в тот день так тошно, так погано на душе было, да еще гроза случилась, и во дворе дерево на провода упало – света нет, и неизвестно, когда починят. Позвонила тетушка, позвала на закрытие Сахаровского фестиваля в филармонию. Лариса на концерт сходила, немного развеялась, а домой вернулась – электричества все еще нет, дома темно и пусто, за окном дождичек мелкий сеет. В гости что ли пойти, да никого знакомых видеть не хочется. И тут вдруг прострелило: а тот молодой человек, что обещал ждать звонка! Порылась в сумочке, ага, бумажка с номером цела, позвонила, он дома оказался, и даже узнал, и очень обрадовался. Через час прилетел к месту встречи мытый, бритый, глаженый. И на этот раз произвел на Ларису гораздо лучшее впечатление. Она потом много раз удивлялась, как это Володька так быстро собраться сумел, да еще побриться-начиститься, ведь никогда никуда вовремя не приходит, а собирается – это вообще отдельная песня. Видно, судьба.

С того дня закрутился у Ларисы с Володей нешуточный такой роман. А лето, погода отличная, поехали они на турбазу. Вернее, это не совсем турбаза была, а то, что от нее осталось после Перестройки: все разорено и заброшено, провода давно на цветмет срезаны, но домики обслуживающего персонала и администрации остались целы, при них сторож живет и сдает вместе с мебелью, посудой и чистым бельем за вполне божескую плату. Место совершенно дивное: сосновый лес с грибами-ягодами, слева излучина Керженца, полного рыбы, справа – изумительной красоты большое озеро. Деревня, что на противоположном от базы берегу так и называется – Озеро. Готовить на костре приходилось, воду из Керженца брать, по ночам с фонариком или свечкой ходить – так ведь романтика, которой еще со времен студенческой «картошки» в Ларисиной жизни не бывало. И никого на несколько километров, кроме сторожа с собакой, вокруг. За продуктами плавали в деревню на грузовом катамаранчике-велосипеде, шлепали железными лопастями по черной прозрачной воде заброшенного русла Керженца. А вокруг – зачарованный мир: деревья по пояс в воде, но несгнившие, зеленые, целые острова лилий, под днищем колышутся тихонько густые водоросли – мангровый лес, да и только! Потом выходили на широкие воды озера и ныряли голышом с платформы катамаранчика в нагретую августовским солнцем благодать…

В субботу идиллия была грубо нарушена. На турбазу прикатила на двух машинах развеселая гоп-компания Володиных друзей и подруг. И пошло разгуляево. Днем это еще как-то терпимо было, а как стемнело, да разожгли костер – танцы-шманцы, пьянки-блядки. Девки скачут, на мужиках виснут, и Володька среди них – как рыба в воде, за задницы хватает, те радостно визжат. Лариса почувствовала себя чужой на этом празднике жизни, потихонечку ушла в домик, легла в постель, а сама чуть не плачет. Так захотелось оказаться от этого места далеко-далеко, но не чапать же среди ночи через лес! Тьма кромешная, да и до первой электрички еще часов пять… Володя, надо отдать ему должное, довольно быстро заметил отсутствие подруги, прибежал в домик, залез к ней под одеяло, стал обнимать-целовать, прощения просить. И Лариса совсем уж было растаяла, как вдруг под окнами такой кошачий концерт начался! Это девки прибежали, чтобы кавалера обратно вытащить, орут, в дверь колотят, а дверь-то фанерная, того гляди высадят. Делать нечего, Володя встал и, как был, в чем мать родила, пошел девиц увещевать. Открыл дверь, а тьма, повторяю, полнейшая. Переговариваются они, а потом тишина наступает, нехорошая такая тишина, дышащая. А Лариса лежит в постели, как дура, и что ей делать прикажете? Не драться же идти! И вот, повинуясь какому-то наитию свыше, произносит она четко и громко:

– Девушки, а не пошли бы вы на хуй!

Так ведь пошли, голубушки, и, судя по бешеному скрипу пружин, который начался минут через десять за стенкой, пошли именно по указанному адресу. И как не верить после этого в силу слова?

А Лариса с Володей до сих пор вместе, почти уж десять лет душа в душу живут.

 

Маленькая ночная серенада

Подняв воротник плаща – ночи в мае еще слишком холодные – и поглубже засунув руки в карманы, женщина вышла из темного подъезда и, не оглядываясь, пошла через пустой двор, залитый белесым светом единственного на всю округу фонаря. Даже удивительно, до чего легко это получилось, и никаких сожалений, никаких эмоций. Облегчение, только огромное облегчение. В общем-то, это был единственный способ избавиться от гнетущей безысходной зависимости. Ей хотелось кричать, как булгаковской Маргарите: «Невидима и свободна! Невидима и свободна!» – и скакать на одной ножке, но женщина только ускорила шаги и свернула к остановке. В это время автобуса уже, пожалуй не дождаться. Ну ничего, ради такого случая можно и пройтись. Так все неожиданно и просто, и как это раньше не приходило ей в голову? Сколько времени нужно мужчине, чтобы довести влюбленную в него женщину до подобного шага? Около года. Не так-то и много, но если сильно захотеть… А уж он постарался!

Идя по пустынным улицам – так поздно даже легковушки редко попадаются, – она мурлыкала себе под нос какой-то мотивчик. Ох, да это же его песня: «Я рисую веткой на снегу, неудавшийся художник…» Ха, художник! Неудавшийся сапожник, недожаренный творожник. О-о-очень заманчивая рифма… «Мне иначе невозможно, я иначе не могу!» Действительно – невозможно. Интересно, когда его найдут? Часа через 3 – 4, не раньше. Пока же с той стороны, выходящей на частные сады, слишком темно, и все было так тихо… А он даже не понял, что, собственно, произошло. Ну что ж. будем надеяться, что никто не видел, как они вошли в дом. Вряд ли, было уже довольно поздно, дом полузаселенный, его там никто еще не знает. Теперь-то уж и не узнает. А окурки, а отпечатки пальцев? Э… будь что будет. Пустая водочная бутылка, большой процент алкоголя в крови, да еще транквилизаторы, которые он пачками держит дома. Неврастеник, слишком часто пьет, и у него бывают длительные депрессии. И знала ли хоть одна живая душа, что он встречался с кем-то в этот вечер?

Нельзя было столько раз повторять женщине: «Только не надо делать на меня ставку. Сегодня я есть, а завтра меня нет. Вообще, журналисты долго не живут». Ну вот и не живут… А как пели в садах соловьи! С ума сойти. И какого черта он так неосторожно перевесился через перила балкона? Седьмой этаж. Слишком много и слишком часто пил, опять же антидепрессанты горстями… Водка в сочетании с феназепамом дает порой самые неожиданные результаты. Свежие окурки, не стоило все-таки их оставлять. Но не возвращаться же теперь назад! Что сделано, то сделано.

– Зайчик, куда ты дела мою зажигалку?

Женщина вздрогнула, тряхнула головой, отгоняя наваждение и с сожалением оторвалась от перил балкона. Зайчик… Все у него «зайчики»  – так имена не перепутаешь.

– Посмотри в сумке, ты ее еще и не доставал, сигареты там же. – Женщина бросила последний взгляд в манящую черную глубину улицы и вошла в комнату.

– Если ты не будешь пить со мной, я выпью всю бутылку один. А ты ведь не хочешь, чтобы я опять напился?

 

Черные перчатки

Почти мистическая история

Вечер пятницы, за окнами темно, дома только больная мама и мы с пузом. Вдруг грохот и крики в подъезде, которые мне чрезвычайно не понравились, а через некоторое время звонок в дверь. Открываю: на пороге муж Леша слегка навеселе, а на нем висит совсем уж никакой Вадик, наш давний приятель. 

– Ты зачем же, гад, его сюда приволок, меня же сейчас от запаха стошнит!

– Да никуда я его не волок, он на меня только что с третьего этажа свалился! Его сосед верхний с лестницы спустил.

– Здрасьте, приехали, как этого мудилу туда занесло?

– Да сосед говорит, что он к ним в дверь ломился!

Вообще-то, Вадик, человек хоть и сильно пьющий, но интеллигентнейший и тишайший, и чтобы он к кому-нибудь в дверь ломился? Ладно, кое-как усаживаем приятеля в кресло и до выяснения обстоятельств отпаиваем кофием.

Через пару часиков фигурант приходит в себя и, с удивлением необычайным обнаружив свою персону у нас в гостях, рассыпается, как обычно, в цветистых выражениях восторга по поводу счастия нас лицезреть и нижайших извинениях, что ненароком обеспокоил. Попутно выясняется, что шел-то он в дом напротив, где как раз на третьем этаже его приятельница живет. Прямо как у классика: «шел в комнату – попал в другую». Ну хорошо, теперь не мешало бы этого деятеля домой отправить. А где очки? Начинается хлопанье по всем карманам, но вместо очков оттуда извлекаются… женские перчатки, пар десять. Причем все, как одна, черные и шерстяные.

– Вадик, ты что, перчаточную будку открываешь?

– Ничего не понимаю! Что это, откуда?

– Ты где был-то, кого обездолил? На улице, между прочим, ноябрь месяц и холод собачий.

– Не помню, Леночка, но я же не мог украсть!!!

Очки находятся на лестнице между вторым и третьим этажом, на удивление целехонькие. Леша вызывается Вадика, все еще нетвердо стоящего на ногах, проводить до дома, помогает ему натянуть куртку.

– Ой, друзья мои, а где же мои-то собственные перчатки, кожаные?

Теперь уже Леша сам обыскивает Вадикову куртку и достает из многочисленных карманов еще кучу черных шерстяных перчаток. Наш пассажир и на них вытаращивается, как баран на новые ворота. Общим счетом этих женских перчаток шестнадцать пар! Я уже сползаю от хохота по стенке, даже не в силах это комментировать.

Кожаные перчатки найдены на первом этаже, и Вадик отконвоирован домой. На следующий день звонит:

– Леночка, у меня просто крыша едет! Откуда, откуда у меня эти черные перчатки? Я всех знакомых обзвонил, никто не признается! Что делать?

– Ну, подожди немножко, может, еще хозяева, вернее, хозяйки, объявятся. Все-таки не шутки – 32 перчатки.

– Как тридцать две? Я их на табуретку в прихожей свалил, их всего штук десять. Тают они, что ли?

Хозяева так и не объявились, а перчатки и в самом деле все как-то постепенно растаяли, рассосались, ни одной не осталось.

 

Женечка

Мне страшно повезло: в моей жизни был праведник. Говорю это без тени иронии и полностью отдавая себе отчет в значении произносимых слов. Человек этот – Евгений Константинович Луговской, Женя, Женечка, младший брат моей мамы, пусть земля ему будет пухом. За всю свою недолгую жизнь он не только не сделал никому никакого зла – он никогда ни о ком не сказал плохо! И смерть ему была послана внезапная и, думается мне, легкая: дома встал с кресла и упал без сознания – обширнейший инсульт. Врачи сказали, что кора головного мозга умерла сразу. Мы уже потом узнали, что незадолго до смерти Женя, человек глубоко верующий, практически пешком обошел святые места нашей области. И даже когда в гробу он лежал, в окружении свечей и молитв, рядом с ним было хорошо!

С ним рядом всем и всегда было хорошо. Красавец, умница, море обаяния, танцор великолепный, и при этом  в руках все горит: если что-то сложное починить, привинтить, собрать, мама в наш гуманитарный дом всегда брата звала. В несытые 90-е держал в центре большого города, в маленьком сарайчике во дворе, козу, чтобы у обожаемой дочки всегда молоко парное было!

По образованию Женя был инженер-водник и чем-то таким инженерным до сорока лет занимался, а потом неожиданно для всех бросил все и пошел учиться на пчеловода. В буквальном смысле слова сел за парту вместе с пятнадцатилетними пацанами единственного на всю Нижегородскую область пчеловодческого ПТУ в крошечном городке Васильсурске. И закончил его, и стал совхозным пасечником, и мотался по несколько раз в неделю к своим дорогим «пчелкам» (только так их называл) – из Нижнего часа два на электричке, да еще 5 км по лесу пешком. О пчелах, о всяческих их производных ужасно интересно рассказывал, заслушаешься.

На пасеку Женя брал с собой громадного ризеншнауцера Арго – существо добрейшее и только с виду устрашающее. Ехал на поезде – сам спал на лавке, Аргошка под лавкой, однако ж билет и на него требовали, пришлось покупать проездной и на собаку. И вот выписывает кассир месячный проездной:

– Как фамилия?

– Да это собака.

– Имя?

– Ну, Арго.

– Отчество?

– Выходит, Евгеньевич.

Так и выдали псу проездной на имя Арго Евгеньевича Собаки.

Когда пчелиное дело уже хорошо освоено было, Женя стал приглашать к себе на пасеку инвалидов, чтобы их полезнейшему этому занятию обучать. А вот коммерсант из него, понятное дело, был никакой, так что даже будучи при пчелах и меде – золотая жила! – не только что палат каменных не нажил, а и вынужден был постоянно где-то как-то подрабатывать, чтобы семью кормить. Хлеб по ночам в соседней с домом булочной разгружал, а ведь это и сон, по три раза за ночь прерываемый, и тяжести. Уставал страшно, зато утром хлебушек горячий любимой семье. Эх, да что говорить!

Как-то забежал он к нам на минуточку, стоит в прихожей, что-то, как всегда, пчелиное рассказывает, а у меня просто сердце защемило: я вижу его в последний раз, и надо, надо сказать ему, как я его люблю. Но не сказала, постеснялась почему-то, а через несколько дней его не стало… И вот уже больше 15-ти лет мне это покоя не дает. Женя, Женечка, если ты меня слышишь, я очень тебя люблю!

 

Гранит науки

В десятом часу вечера экзамен наконец-то закончился. Последний студент из группы заочников с грехом пополам выпутался из лексических и грамматических категорий, получил свой законный «уд.» и почти бегом бросился вон из кабинета.

Доцент Татьяна Сергеевна устало потерла глаза и потянулась, разминая затекшие ноги. Надо встать, собраться и поскорее домой, но нет сил. Сессия заочников – это просто ужас что такое. С утра по три-четыре пары  лекций, а потом еще экзамен у целой группы принять, почти клещами вытягивая робкие знания из великовозрастных  студентов. Ну ничего, еще пару дней – этой пахоте конец, и семья вновь обретет жену и мать!

В здании института тишина абсолютная – остался, наверное, только комендант на первом этаже. А на улице-то градусов 25 мороза уже, хорошо, что до дома недалеко. Татьяна Сергеевна последним усилием воли заставляет себя подняться, и тут, как в дурном сне, дверь кабинета начинает медленно и бесшумно открываться, и из-за нее выплывает нечеловеческих размеров живот, а за ним появляется и его обладательница.

– Татьяна Сергеевна, можно?

– Вы кто, вы зачем?

– Я Карташова, помните? Мне бы экзамен по синтаксису пересдать…

– Вы с ума сошли! Ночь ведь уже, все экзамены закончились! Откуда вы взялись?

– Я из Богородска, мне бы пересдать… вот допуск… я четвертый раз…

Татьяна Сергеевна, всей кожей ощущая надвижение какой-то липкой тоски, повнимательнее вгляделась в одутловатое лицо Карташовой. Ну конечно, как она ее сразу-то не узнала! Год назад эта заочница просто поразила ее своей тупостью и абсолютной неспособностью к филологии. Заочники в Пединституте публика, вообще-то, не блестящая, но эта…

– Так, вам рожать когда?

– Вчера, – робкая улыбка.

– Господи, да как же вас из дома выпустили?

– А я не сказала никому, сбежала, а то бы муж не отпустил.

Татьяна Сергеевна тяжело плюхнулась обратно на стул. Ну на кой черт этой идиотке малахольной сдалось высшее образование? Вспомнила она и мужа – какой-то начальничек районный, крупный такой мужчина, еще предлагал строгой преподавательнице свежим мясом и копченой рыбой за вожделенную «троечку» для супруги заплатить. Но Татьяна Сергеевна, всего в своей жизни добившаяся исключительно собственным трудом и умом, такие подходы терпеть не могла и «непристойное предложение» с негодованием отвергла.

– Да вы сядьте уже. Послушайте, как же я у вас буду экзамен принимать? Минут через пятнадцать здание запрут, а вам еще готовиться надо.

– А мне не надо, я сразу все отвечу. Любой вопрос.

Ничего себе заявочки! Трижды на экзамене ни мама ни тятя сказать не могла, а тут нате вам – без подготовки, любой!

– Ну хорошо, – отнюдь не хорошим голосом сказала Татьяна Сергеевна, –  вот билеты. Тяните.Продолжение »