Метакса

Собралась как-то наша кафедра 8 марта отмечать, заодно и очередное заседание провести. Текущие дела быстренько обсудили, стали на стол накрывать, и тут завкафедрой достает из шкафа огромную бутылку греческого коньяка «Метакса». Мы дружно ахнули, оказалось – прощальный подарок от группы греческих студентов, недавно отбывших на родину. Бутылка 5-литровая, ставится на специальную подставочку, а в пузатом боку у нее краник, чтобы порционно коньяк наливать. А кафедра еще молодая была, не успела рюмками-бокалами обзавестись, так что стали мы эту амброзию разливать по чайным чашкам. Коньячок-то действительно хорош, аромат вообще неописуемый! «Меня выпьет Грэй, когда будет в раю».

Но кто ж в России, даже и в дамской компании, коньяк по глоточку наливает? Старались в каждую чашку сразу хотя бы по половинке нацедить, и для этого приходилось краник на бутылке туда-сюда по десять раз дергать. Ну да мы трудностей не боимся! Как там у Высоцкого: «Пил нектар большими дозами и ужасно нанектарился», – это как раз про ту вечеринку. А мне, как назло, еще пару надо было проводить, особо не разгуляешься. Покинула я веселую компанию, возвращаюсь часа через два – кафедра уже заперта и света нет. Своим ключом отпираю – мне в нос просто шибает густой запах божественной «Метаксы», нажимаю на кнопку выключателя – батюшки светы! из-под дверцы гардероба огромная коричневая лужа разливается! Дверцы распахиваю – вокруг коробки с коньяком плавает наша сменная обувь. Что случилось-то? Неужели разбили? Вытаскиваю бутылку, осматриваю, вроде цела. А вот краник, за который весь вечер нетерпеливо дергали, расшатался и уже неплотно к телу бутылки прилегает, отсюда и течь. Хорошо хоть не все пропало, еще литра полтора цело. Вставляю я этот краник поплотнее на место, бутылку обратно в гардероб прячу и – дёру, чтобы на глаза уборщице не попасться. А теперь представьте, что она сказала, когда пришла пол мыть.

 

Оттенки смысла

Американский профессор Харли – человек одинокий, немолодой, немного грустный и трогательно влюбленный в русскую литературу. Почти весь учебный год он живет в Нижнем, работает с группами студентов из Американской ассоциации христианских колледжей. Он им и лекции читает, и возится с ними как наседка с цыплятами. Харли для этих ребят, на два с половиной месяца оторванных от дома и погруженных в совершенно чуждую им языковую и культурную среду, и отец, и мать, и господь Бог. В России у него явно нет никакой личной жизни, потому что он непрерывно пасет своих «деток», попутно уча жизни, вытирая сопли и разбирая конфликты. По-русски профессор говорит очень хорошо, но с сильным акцентом. Надо сказать, что не только студенты его обожают, но и русские коллеги относятся к этому симпатичному человеку с большой нежностью.

И вот как-то среди зимы Харли приходит в международный отдел в каком-то возбужденно-радостном состоянии и явно не находит себе места. Поглядываем на него с интересом, но в душу никто не лезет. В большой перерыв он исчезает, не говоря никому ни слова, а когда вновь появляется, то вид у него уже совершенно убитый. Садится тихонько в уголок, не снимая меховой шапки, что ему совершенно не свойственно, ибо церемонный профессор всегда неукоснительно соблюдает приличия (чего никак не скажешь о его дурно воспитанных подопечных). Тут уж все понимают: случилось что-то из ряда вон, и подступаются с расспросами. Харли молча стаскивает ушанку – немая сцена. Его и без того небогатая растительностью голова сияет как бильярдный шар! Первой не выдерживает начальница отдела:

– Харли, зачем ты это сделал? Ведь зима же, морозы, а ты как гопник какой-нибудь, прости, Господи!

И американец, чуть не плача, рассказывает душераздирающую историю. Сегодня вечером прилетает его американская подруга, с которой они несколько лет не виделись, и к которой Харли весьма неравнодушен. После работы он должен поехать ее встречать, а побриться с утра не успел. Решил сбегать в перерыв в ближайшую парикмахерскую, где на вопрос «Как будем стричься?» – ответил, что хотел бы побриться. Ну не ходят российские провинциальные граждане в парикмахерскую брить физиономию! Парикмахер, ничтоже сумняшеся, побрил его «под ноль», бедняга и ухом моргнуть не успел. Короче, жизнь кончена. Дружно, всем коллективом наперебой заверяем несчастного, что так ему даже лучше, оригинальнее, у него красивая форма черепа, в конце концов – волосы не зубы, и т.д. и т.п. Харли потихоньку приходит в себя, начинает робко улыбаться и даже подсмеиваться над своим незнанием российских реалий.

Уж не знаю, повлиял ли данный инцидент на взаимоотношения профессора с американской подругой, но пробыла она в России совсем недолго, через неделю уже улетела домой, а наш Харли остался на своем боевом посту – одинокий, интеллигентный, немного грустный…

 

Дана

Дане 26 лет, она самая старшая в очередной группе американских студентов, но, как выясняется, отнюдь не самая образованная. Все они, студенты христианских колледжей из Новой Англии, прямо скажем, не блещут эрудицией, но ее университет оказался слабейшим. У нее проблемы по всем предметам, входящим в программу, – русский язык, русская культура, русская история и политика и что-то там еще русское. При этом соученики ее явно недолюбливают, считая лесбиянкой за совершенно мужской покрой мешковатых штанов и сандалий и за манеру широко шагать, размахивая руками. Но больше ничего брутального в ней нет: тонкие нервные черты лица, черные кудряшки, пронзительно синие глаза и множество всевозможных фенечек, включая серьгу в пупке. Не справляясь на занятиях с очередным заданием, Дана остервенело стучит себя костяшками пальцев по лбу и причитает что-то вроде «Моя голова этого не понимай!» У преподавательницы, с которой мы работаем параллельно, она даже устраивает на занятиях форменные истерики и, уливаясь слезами, выбегает из аудитории. Я, вероятно, более терпеливый учитель, и у нас до этого не доходит: мне не жалко объяснить и по двадцать пятому разу.

Ну, как-то Дана эту программу преодолела и благополучно улетела к себе в Америку. Проходит полгода, и вдруг мне звонят из международного отдела:

– Приезжает Дана, хочет заниматься русским языком индивидуально, но исключительно с вами. Даже подрабатывала полгода официанткой, копила деньги на учебу в России.

– За что ж мне такая честь?

– А только у вас на нее терпения хватало.

Что ж, видно планида моя такая. Занимаемся, уже можем объясниться по-русски, и тут начинается! Через несколько уроков появляется вся в слезах:

– Я глупая, я инфантильная-а-а! Ты моя ровесница, а уже преподаешь, у тебя муж и ребенок!

– Да ведь в России все как-то раньше взрослеют, вон, русские студенты не сосут всей группой на занятиях чуп-а-чупсы, а ваши – легко, еще и мне предлагают.

В общем, кое-как утешила.

А то на мои справедливые замечания, что домашнее задание нужно делать и глаголы учить наизусть – без этого никак не овладеешь иностранным языком – стучит себя по лбу:

– У меня ужасная память, я весь прошлый год курила марихуану!

Через неделю – опять глаза на мокром месте.

– Что на этот раз?

– Мой русский бой-френд хочет на мне жениться. Как ты думаешь, он меня любит? Ему всего 18 лет!

– Скорее всего, дорогая, любит он твой американский паспорт.

– Вот и я так думаю, и это ужасно!

В итоге корыстный юноша получает отставку.

Следующий заход еще круче.

– Лена, ты веришь, что я не лесбиянка? У меня бой-френд в Америке, бой-френд в России!

– Верю, верю, в чем проблема-то?

– Лена, я тебе клянусь, я не лесбиянка, но я полюбила русскую девушку, и она меня любит, но у нее есть жених, и он меня ненавидит. Ну почему, почему это случилось со мной именно в этой стране, а не дома, где бы меня поддержала мама?

Да уж, Россия 90-х не самая толерантная страна, и, надо думать, родители русской девушки вряд ли будут приветствовать эту любовь. Тут уж остается только дать ей выплакаться у меня на плече и погладить по головке.

 

Лаура

«Есть в Пушкине что-то свое».

Из вступительного сочинения

 

Вопреки всеобщему мнению о том, что «солнце нашей поэзии» на Западе совершенно не знают, к изучению великого и могучего Лауру подвигла именно любовь к Пушкину. 18 -летней испанке безумно хотелось читать его в подлиннике, и она рванула на родину поэта, чтобы припасть, так сказать, к истокам. Сначала она пыталась чему-то учиться в Питере, но хозяйка выгнала ее со съемной квартиры за постоянные дебоши, и Лаура поняла – это знак сменить если не страну, так город, и прикатила среди зимы в своей дохлой вельветовой курточке в Нижний. Ну, как одеваются зимой в России иностранцы – это каждый видел. Вероятно, в 20-градусный мороз с пронизывающим ветром их и в самом деле согревают шерстяные перчатки, намотанный в три слоя шарф или капюшончик от блейзера, а пуще того, конечно, – их иноземное подданство и уверенность, что этот мороз к ним никакого отношения не имеет.

Наша девочка была весьма невысока ростом, смуглолица и беззаботна, аки птица. При этом обладала несомненным талантом полиглота: не помню точно количество языков, которыми она владела в совершенстве, но уж всеми основными европейскими – это точно, за несколько месяцев жизни в России лихо заговорила по-русски, только вот ей никак не давались некоторые звуки, потому что в испанском они практически не различаются, и «бабушка» легко могла быть прочитана как «вавушка». Мотив для изучения очередного языка, был у нее, как правило, чисто эстетическим. Вот зашла она из любопытства, к примеру, в синагогу, что располагается аккурат на соседней с филфаком улице, и понравилось ей звучание иврита – значит, надо выучить иврит.

В Нижегородском университете Лаура русский совершенствовала, ходила ко мне четыре раза в неделю на индивидуальные занятия. Поселилась в общаге и даже умудрилась на работу устроиться! Преподавать испанский в какой-то школе на окраине города, куда и моталась через день по полтора часа с пересадками. И ничто ее тут не смущало, совсем даже наоборот, приводила в восторг необыкновенная дешевизна свеклы, которая, как Лаура мне объясняла, в Испании не растет и потому страшно дорогая, а испанка моя ее просто обожала. Даже строила планы по налаживанию бизнеса – что-то вроде ввоза в Россию дешевых испанских шуб и вывоза в Испанию дармовой русской свеклы.

Занятия наши проходили так: для начала сеньорита опаздывала по крайней мере на полчаса. Мне-то что: солдат спит – служба идет, но постепенно это начинало раздражать, и я осторожно намекала девушке, что у нас все ж таки не любовные свидания, а уроки, и что бы ей не прийти вовремя хоть разочек. На что эта бабочка легкокрылая отвечала, что прийти вовремя она абсолютно не может по причине полного отсутствия у нее каких-либо часов, а часы не может себе завести, потому что это «не круто». Ну, против такого аргумента не попрешь, пришлось смириться. Потом читали Пушкина, продираясь сквозь многочисленные архаизмы и явно несовременную грамматику, но иногда Лауру уносило совсем в иную степь. Прибегает как-то на урок  (как всегда, с большим опозданием) и с порога:

– Лена, ты должна научить меня, как правильно пишутся матерные слова!

– Деточка, ты на заборах. что ли, собралась писать и боишься ошибиться?

– Понимаешь, мы с одной девочкой из Крыма переписываемся, и она все время их пишет, мне же надо отвечать без ошибок.

– Ну хорошо, только ты не говори никому, что это я тебя научила, – написала на бумажке все известные мне матерные слова.

– А теперь научи меня, как их правильно употреблять. Вот например, можно ли сказать «блядь тебе»?

Результаты занятий не замедлили сказаться. Буквально через неделю слышу на кафедре, как другой наш студент, положительный норвежец Ярдр – интеллектуал и страшный зануда – с возмущением рассказывает, что моя любительница Пушкина с утра пораньше на всю общагу матерно орала минут десять. А когда он ей в дверь постучал и замечание сделал, ну, вы понимаете, что Лаура ответила. Кафедральные дамы выразительно смотрят в мою сторону. Так, думаю, этого еще не хватало, научила на свою голову! Но испанка объяснила все очень просто:

– Понимаешь, я котенка завела, а он, гад такой, ночью мне в сумку с тетрадками нассал, а мне на занятия идти! Пришлось его отругать, как следует, чтобы больше так не делал!

 Полагаю, русский котенок тоже хорошо усвоил урок родной речи.

 

Террористы

Итальянцы приехали совершенно классические: черноглазые, веселые, шумные, балаболистые. Практически с первого дня принялись за девчонками бегать и приходить на занятия по русскому языку сильно не выспавшимися. В общем, все как положено. Самым активным – Джузеппе и Луиджи – в общаге по понятным причинам жить быстро надоело, решили на двоих снять квартиру. Квартиру нашли и с огромными баулами (приехали-то учиться на полгода), в сопровождении немаленькой группы поддержки из числа итальянских и русских студентов вселились в двухкомнатную хрущевку.

На следующий день на занятия они не явились. Ну, ясное дело – новоселье справляли. Оказалось – не все так просто. Разумеется, вселение было отнюдь не тихим и сопровождалось всеобщим безудержным весельем. И вот, в самый его разгар раздается звонок в дверь, ребята беззаботно открывают – и буквально падают, потому что в квартиру врываются люди в масках и с автоматами, кладут всю честную компанию на пол, требуют предъявить содержимое сумок и документы. Это старушка из квартиры напротив бдительность проявила. Какие-то чернявые, лопочут не по-нашему, да еще с большими сумками – чеченские террористы, да и только! Ну ладно, разобрались, посмеялись, извинились. Итальянцы тоже к инциденту с юмором отнеслись: «Это хорошо, что у нас соседка такая бдительная: не даст нас ограбить!». 

Да только вот от ограбления-то «око недреманное» их не спасло. Месяца через два квартиру вскрыли, вынесли ноутбуки, сколько-то денег, шмотки кое-какие. Как ни странно, грабителей довольно быстро нашли. Оказалось – два российских студента с юрфака.

 

Страшный зверь

Занятная они парочка – Мэтью и Афанасий. Оба высокие, симпатичные, по-американски улыбчивые. В качестве аспирантов истфака изучают в Нижнем Новгороде российскую историю. Будущие шпионы, небось. Мэтью-то, правда, типичный ВАСП* за версту видно, что иностранец, вполне может сойти за британца, если бы не американская каша во рту. А вот Афанасий – грек по происхождению – внешность имеет самую для нашего глаза привычную, смазливо-восточную. Таких красавцев на Мытном рынке – через одного. И по-русски говорит уже вполне прилично. Я давно, кстати, заметила, что европейцы и американцы, чьи предки совсем недавно в США прибыли из Европы или из Латинской Америки, быстренько иностранные языки осваивают, и даже русский, самый сложный из европейских, им по силам. С ВАСПами же – просто беда, волей-неволей Задорнова вспомнишь: «Ну, тупые!»

Ребята любопытные такие, всем интересуются. Сняв квартиру в спальном районе, в первый же день умудрились сломать кровать, осваивают общественный транспорт. Афанасий у них явно по хозяйственной части: с ним на уроках русского постоянно обсуждаем, где продукты и стиральный порошок покупать, как на рынке торговаться и как варить борщ. Он даже огурцы солил, неплохо получилось, между прочим.

Мэтью больше за политику поговорить любит. Особенно, как все американцы, про Горбачева. Да уж, воистину нет пророка в своем Отечестве. Видели бы вы, что со всеми американскими студентами творилось, когда Михал Сергеич в Нижегородский универ приезжал! Их так лихорадило, прямо-таки есть-пить-заниматься не могли, носились весь день с вытаращенными глазами, а один умудрился руку ему пожать, так носил свою ладонь, как драгоценность, и мыть не хотел.

На месте моей парочке не сиделось, им, опять-таки, как всем американцам, Сибирь покоя не давала. Решили в ноябре-месяце на Байкал махнуть, поездом. Люди деловые: сказано – сделано, несмотря на то, что их усиленно от этой затеи в международном отделе отговаривали, стращали лютыми разбойниками. Не убоялись, съездили и благополучно назад вернулись, хотя чуть не замерзли в этой страшной Siberia до смерти: аккурат в день их приезда в Иркутск там 30-градусный мороз ударил. Афанасий хоть, как человек хозяйственный, еще перед отъездом дубленкой разжился, а уж как Мэтью в своей куртайке несерьезной выживал – даже не представляю. Зато с народом в поезде наобщались, бескрайних просторов насмотрелись досыта, и были очень довольны.

Пришли в себя после поездки, отогрелись, снова ходят на занятия по русскому языку. В один прекрасный день молодые люди, обычно весьма пунктуальные, опоздали чуть ли не на час и пришли какие-то слегка взъерошенные.

– Что случилось, – спрашиваю, – уж не в аварию ли попали?

– Нет, мы из квартиры выйти не могли.

– Замок сломался?

– У нас в подъезде, около лифта, лежала собака!

– Ну и что? Собака Баскервилей, что ли, на людей бросалась? – не врубаюсь в ситуацию. И эти жертвы цивилизации, каждому из которых я едва до плеча достаю, говорят мне, выпучив от ужаса глаза:

– Нет, она не очень большая, рыжая, лохматая, грязная и лежала тихо. Лена, но она же ничья, wild! Мы мимо нее пройти боялись!

Из последних сил сохраняю на лице сочувственное выражение:

– И как же вы с диким зверем справились?

– Вышла наша соседка, тетя Шура, стала собаку кормить, а мы за ее спиной проскочили.

 

*Белые англосаксонские протестанты (сокращённо WASP (БАСП) англ. White Anglo Saxon Protestant читается ВАСП, англ. "wasp" — «оса») К ним относятся, в первую очередь, потомки иммигрантов первой волны XVII—XVIII веков времён британской колонизации, в значительной степени сформировавшие США, и в целом по-прежнему контролирующие все основные сферы жизнедеятельности американского общества.

 

Загадочная Азия

Студенты из Азии – это вообще отдельная песня. Начать с того, как они русский язык учат: берут толстенный том русской грамматики и с чисто азиатским терпением выучивают его наизусть, потом то же самое проделывают со словарем. Дальше, если есть возможность – едут в Россию сводить все это воедино. Попадают эти ребята и в Нижегородский университет, прямиком на кафедру РКИ, в наши заботливые и ко всему привычные руки. Мы, преподаватели, как-то смирились с тем, что «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут». Но поначалу, по незнанию, немного  пугались неадекватного, на наш взгляд, проявления эмоций.

Однажды появилась в универе целая россыпь мелких кореянок, штук пять или шесть. Одежда унисекс, вторичные половые признаки отсутствуют напрочь, имена соответственные, так что только выбранные ими для себя русские имена – Люба, Надя и т.п.—позволяли с уверенностью причислить их к определенному полу. Ходили они всегда стайкой, так же и заниматься желали – все вместе, у одного учителя. Веселые такие девчонки, смешливые, постоянно между собой шепчутся и хихикают. Вот приходят они как-то на урок раньше времени, а на кафедре незнакомый им преподаватель занимается с немцем. А Михель человек чувствительный, своих ошибок в русском страшно стесняется, тем более, что уже давно вышел из студенческого возраста. А тут эта мелочь сидит в уголке, на него поглядывает и откровенно, в голос, смеется. Михель покраснел, совсем замкнулся, пришлось урок прерывать и изгонять насмешниц в коридор.

Но потом выяснилось, что кореянки и не думали насмехаться, у них и в мыслях не было обидеть Михеля – их смех обозначал всего лишь радость по поводу узнавания упражнений из учебника и того, что они уже вчера это прошли. Так что если вам кажется, что над вами смеется человек из ЮВА, знайте: он просто вас узнал и очень рад.

 

Синий Чи

Завкафедрой «обрадовала» с самого утра:

– Приезжает китаец из Сингапура, хочет заниматься индивидуально. Придется, Лен, тебе его брать на себя, больше некому, у всех и так перегруз.

А у меня не перегруз? Одни итальянцы, вечно влипающие в какие-нибудь истории, чего стоят! Азиатские студенты, конечно, обычно спокойные и дисциплинированные, но уж слишком у нас велика разница в менталитете. Европейцы хоть понятны… Однако с начальством не поспоришь. Китаец так китаец.

Зовут молодого человека Чи, для китайца он несколько даже крупноват, квадратный такой, большеголовый. В России уже бывал, хочет бизнес налаживать. По-русски Чи немного говорит, изучал его, как и все наши предыдущие студенты из Азии, по их методе: сначала наизусть учебник грамматики, потом словарь. Так что моя задача – помочь все это как-то свести воедино, да еще и научить «деловому русскому», а это уж совсем муторно. Почитайте как-нибудь таможенную декларацию с точки зрения лексики и построения предложений!

Но для начала, конечно, разминаемся на простых темках. На первом занятии прошу Чи рассказать о себе и задаю совершенно невинный, на мой взгляд, вопрос:

– Расскажи, пожалуйста, какой ты человек.

– Я синий.

Здрасьте, приехали. Что он этим сказать-то хочет? Гей, что ли? Может, у них в Сингапуре так принято, прямо с порога свою сексуальную ориентацию объявлять, чтобы, так сказать, все точки над i сразу расставить?

– Прости, Чи, я не понимаю, что ты хочешь сказать.

– По-английски «bluе».

Ну так и есть – голубой, в английском ведь одно слово для обозначения обоих цветов.

– Давай все-таки посмотрим в словаре.

Китаец извлекает из сумки колоссальных размеров англо-русский словарь, долго листает и наконец предъявляет мне слово «bluе». Ах ты ж, господи, я и забыла про массу других значений этого слова. Вот, например, «испуганный; подавленный, унылый; грустный». Оказалось – оно самое. Причем характеристику он дал себе абсолютно точную: более унылого человека встречать мне не приходилось.

Поселился Чи на частной квартире недалеко от университета и сидел в ней практически безвылазно полгода, выходя только на занятия и в магазин за продуктами. У него там даже телевизора не было. А ведь разговорная практика необходима, да и темы для разговоров нужны, не все же учебные пособия читать. Настойчиво прошу молодого человека погулять по городу, осмотреть достопримечательности. На второй месяц пребывания в Нижнем Чи решается сходить в кремль, про который ему уже все уши прожужжали в международном отделе.

– Ну как, кремль видел?

– Видел.

– Понравилось тебе?

– Да, большой.

– А внутри был? Правда, красиво?

– Нет, внутри не был. Там вход платный.

– Как платный? В Нижегородский кремль? Да никогда в жизни он платным не был!

– Ну, мне так показалось.

Вот и поговори с ним.

Через месяц с гордостью рассказывает мне, что видел синагогу. Ну надо же, решился от факультета на 300 метров отойти!

– А я, Чи, на той же улице живу, недалеко от синагоги.

Неожиданно вечно унылый китаец начинает прямо-таки заливаться смехом. Терпеливо жду объяснений, так как по опыту уже знаю, что смех у азиатов может обозначать все что угодно, только не то, что вы ожидаете. Так и есть: это он радовался, что я недалеко от работы живу и он мимо моего дома ходил.

Шустрые итальянцы попытались как-то вовлечь моего затворника в студенческую жизнь, долго уговаривали прийти к ним домой на вечеринку, на которой собирали всех иностранных студентов с нашей кафедры. И он пришел. Почти. Потому что, дойдя до двери в квартиру, простоял минут десять, но так и не решился нажать на кнопку звонка. Синий, синий Чи…

 

Ходить по-русски

Путь японки Томоко в Россию с самого начала был тернист. Но, как она мне объясняла, российское образование и знание русского языка открывают в Японии большие перспективы. Прежде всего нужно было преодолеть сопротивление сурового и деспотичного отца, который искренне считал, что у нас тут медведи по улицам ходят (хотя от истины-то он не так уж и далек!). К тому же семья небогатая, многодетная, и Москва с Питером отпадали сразу. После долгих поисков Томоко вышла на Нижегородский университет и нашу кафедру: все-таки жизнь и учеба в Нижнем в конце 90-х были в разы дешевле, чем в столицах. Особенно понравилась наивной японке … Продолжение »